Приск получил образование в знаменитой Константинопольской школе (университете той поры). Он служил императору, который находился под влиянием выходцев из Скифии, особенно из рода аланов Аспаров (имевших связи и с готами). Зная полиэтничную природу Великой Скифии (Сарматии), Приск чаще и говорил именно о скифах.
Его способности были замечены и оценены Максимином, занимавшим высокие посты при императоре Феодосии II (во многом проводившем политику Аспаров), и он стал секретарём и ближайшим советником Максимина. В 448 году Максимину было поручено возглавить византийское посольство к вождю гуннов Аттиле. В ходе путешествия за Дунай и пребывания в ставке Аттилы Приск предположительно вёл подробный дневник. Записи легли в основу сочинения «Византийская история и деяния Аттилы», из которого до нашего времени дошли фрагменты в пересказе других авторов. Смена императора на византийском престоле не помешала его дальнейшей карьере. Уже в начале правления ставленника Аспаров Марциана в 450 году Приск находился в Риме, где вёл тайные переговоры с сыном франкского короля Хильдерика I с целью помешать заключению сепаратного соглашения Рима с Франкским королевством, далее принял участие в миссиях в Аравию и Египет. После смерти Максимина Приск перешёл на службу в качестве советника по юридическим вопросам к Евфимию, магистру оффиций при императоре Марциане.
Совершим путешествие в столицу Гуннии и историю позднеантичной Скифии вместе с Приском по страницам его Готской истории (Ιστορια Γοτθικη), посвященной во многом гуннам, чаще называемым скифами, среди которых явно были и пращуры славян. События происходят в сотнях километров западнее рубежей Скифии (Сарматии), но хорошо отражают образ жизни и устремления полиэтничных скифов (как – к примеру – ментальность русских отражал поход А.В.Суворова через Альпы).
Руа (Руас, Ругила, Роил), царь гуннов, решив вступить в войну с амильзурами ( ахильдзурами Иордана) , итимарами, тоносурами, бисками (Βοίοσκις) и другими народами, жившими по Истру и прибежавшими под защиту римлян, посылает Эслу (Эслава; активный дипломат со стороны Руаса и Аттилы), обыкновенно служившего ему при распрях с римлянами, угрожая нарушить раньше заключенный мир, если они не выдадут всех перебежавших к ним.
Римляне предположили послать посольство к уннам; быть послами выразили желание Плинта (консул 419 г.) и Дионисий (консул 429 г. и magister militum per Orientem; в 453 г.), из коих Плинта был родом скиф, а Дионисий — фракиец; оба они предводительствовали войсками и исправляли у римлян консульскую должность.
В итоге послами у римлян (и византийцев) иногда оказывались скифы и близкие им фракийцы (на землях нынешней Болгарии).
Но так как предполагалось, что Эсла возвратится к Руе раньше этого посольства, то Плинта послал вместе с ним одного из своих родственников Сенгилаха (тоже скифа; консул 419 г., посол к гуннам в 434 г), чтобы уговорить Рую вести переговоры с ним, а не с другими римлянами. Когда же Руя в 434 г. скончался , и царская власть над уннами перешла к Аттиле и Бледе (условно «Влад»; царствовал совместно с Аттилой над частью империи и убит по его приказанию в 447 г ), римский сенат решил отправить Плинту послом к ним. По утверждении этого решения императором Плинта выразил желание, чтобы вместе с ним отправился послом Эпиген (не исключено скифство; комет и magister memoriae при дворе Феодосия II, один из составителей Codex Theodosianus), пользовавшийся величайшей славой за свой ум и занимавший должность квестора.
Когда его избрание также состоялось, они оба отправились послами и прибыли в Марг (крепость в Верхней Мезии на римско-дакийской границе, отождествляется с развалинами, носящими наименование Кустар, близ селения Дубракива в Югославии); это был город иллирийских мезийцев, лежавший на реке Истре против крепости Констанции, расположенной на другом берегу; сюда собрались и царские скифы (как и царские сарматы – непосредственное окружение царя Скифии и Сарматии).
Они устроили съезд вне города, сидя на конях, так как у варваров не было в обычае вести совещания спешившись; поэтому и римские послы, заботясь о своем достоинстве, явились к скифам с соблюдением этого же обычая, чтобы не пришлось беседовать одним на конях, а другим пешими ...
(римлянам продиктовали условия договора) что римляне не только на будущее время не будут принимать прибегающих из скифской земли, но выдают и перебежавших уже вместе с римскими военнопленными, прибывшими в свою страну без выкупа, если не будет дано по восьми золотых за каждого беглеца приобревшим их во время войны; римляне обязуются не вступать в союз с варварским народом, поднимающим войну против уннов; ярмарки должны быть равноправны и безопасны для римлян и для уннов; договор должен соблюдаться и оставаться в силе с тем, чтобы со стороны римлян ежегодно уплачивалось по семисот литр золота царским скифам (а раньше сумма дани равнялась тремстам пятидесяти литрам - римская либра = 327,5 г) .
Немалое число таких договоров заключалось Скифией и ее народами с Римом (и не только с Римом) и ранее, но сводной работы о досредневековой дипломатии народов Скифии до сих пор нет.
На этих скифских условиях римляне заключили договор с уннами, и, поклявшись отеческой клятвой, обе стороны возвратились восвояси. Перебежавшие к римлянам были выданы варварам, в том числе и дети Мама и Атакам из царского рода (высокопоставленные гунны, противники Руя, ранее перешедший со своим отрядом на сторону римлян), которых получившие тут же распяли во фракийском укреплении Карсе ( Carsium (GIL, III, 1352), отождествляется с селением Гершова в Добрудже (RE, III, 2, 1616) в наказание за бегство.
По заключении мира с римлянами Аттила и Бледа обратились к покорению народов, обитавших в Скифии, и вступили в войну с соросгами (сарагурами, контролировавшими при уходе Аттилы в центр Европы Приазовье ?). Скифы осаждали Наисс (ныне Ниш), иллирийский город на реке Данубе (Нишаве). Говорят, что основателем его был Константин (Великий), который воздвиг и соименный себе город у Византия. Варвары, желая взять этот многолюдный и укрепленный город, делали всевозможные попытки.
Так как горожане не осмеливались выступать для битвы, то осаждающие с целью устроить своим полчищам легкий переход через реку построили на ней мост с южной стороны, с которой она обтекает город, и подвели к стене машины, именно прежде всего лежащие на колесах бревна вследствие удобства их для подвоза; стоявшие на них люди стреляли в защитников, находившихся на брустверах, причем люди, стоявшие на обоих краях, толкали ногами колеса и подвозили машины куда нужно, чтобы возможно было стрелять с прицелом через проделанные в прикрытиях окна; ибо для того, чтобы стоявшим на бревнах людям можно было сражаться безопасно, эти машины, прикрывались плетнями из прутьев с кожами и шкурами для защиты как от прочих снарядов, так и от огненосных, которые бросали в них враги.
После того, как было построено таким образом большое количество орудий против города, так что защитники на брустверах принуждены были податься и отступить перед множеством метательных снарядов, стали подвозиться и так называемые бараны. Это также очень большая машина: это было бревно, свободно висевшее на цепях между склоненными один к другому брусьями и имевшее острый наконечник и покрышки, устроенные вышеуказанным образом, для безопасности рабочих. Именно люди сильно натягивали его канатами с заднего конца в противоположную сторону от предмета, долженствовавшего получить удар, и затем отпускали, так что от силы удара уничтожалась вся подвергшаяся ему часть стены.
Стоявшие на стенах защитники в свою очередь бросали заранее для этого приготовленные тележные камни, когда орудия подвозились к ограде, и некоторые из них разбили вдребезги вместе с людьми, но против множества машин сил их не хватало. Осаждавшие подвозили и лестницы, так что город был взят после того, как в иных местах стена было разбита баранами, а в других стоявшие на брустверах принуждены были отступить перед множеством машин, и варвары пробрались в город через разбитую ударом барана часть ограды, а также и по лестницам, которые подвозились к не упавшей еще части стены .
Успехи северных войск и северных царей в осадном деле отмечает еще Ветхий Завет, как в сказаниях о князе Роше, так и в других местах текста. (П.М. Золин. Северный царь)
Когда скифы во время ярмарки в 442 г. напали на римлян и многих перебили, римляне отправили к ним послов, обвиняя их во взятии укрепления и пренебрежении к перемирию. Скифы отвечали, что в этом деле они не были зачинщиками, а только оборонялись; ибо епископ города Марга, явившись в их землю и обыскав находящиеся у них царские гробницы, похитил положенные в них сокровища; и если римляне не выдадут его, а также и беглецов согласно договору — ибо у римлян было еще огромное количество их, — то они начнут войну. Когда же римляне отвергли справедливость этого обвинения, то варвары, настаивая на верности своих слов, не захотели передавать на суд возникшие недоразумения, а предпочли войну и, переправившись через Истр, опустошили по реке множество городов и укреплений, в числе которых взяли и Виминаций (при впадении Моравы в Дунай), город иллирийских мезийцев.
То есть выходцы из Скифии были резко против ограбления археологических святынь – царских гробниц.
После этого, когда некоторые стали говорить, что следует выдать епископа маргского, чтобы из-за одного человека не навлекать опасности войны на всю римскую державу, то этот человек, подозревая возможность своей выдачи, тайно от горожан пришел к врагам и обещал предать им город, если скифские цари дадут ему приличную награду. Они отвечали, что осыплют его всякими благами, если он приведет в действие свое обещание. Обменявшись рукопожатиями и клятвами в исполнении сказанного, он возвращается на римскую землю с варварским полчищем и посадив его в засаду против берега, ночью поднимает его условным сигналом и предает город врагам. Когда Марг был опустошен таким образом, могущество варваров еще более возросло.
При императоре Феодосии младшем (правил 408—450 гг. под влиянием Аспаров) унский царь Аттила, собрав свое войско, послал в 442 г. к императору письмо с требованием, чтобы к нему немедленно были высланы беглецы и взносы дани, которые не были выданы под предлогом этой войны, а для улажения вопроса о будущей дани были присланы к нему послы для переговоров; он прибавил, что если римляне будут медлить или готовиться к войне, то он даже при желании не в состоянии будет удержать скифские полчища. Прочитав это, царедворцы сказали, что никоим образом не выдадут прибежавших под их защиту, но с ними вместе выдержат войну, и решили послать послов для разрешения недоразумений. Когда до Аттилы дошло решение римлян, он в гневе стал опустошать римскую землю и, разрушив несколько укреплений, приступил к огромнейшему и многолюдному городу Ратиарии ( Raetiaria, значительный город Верхней Мезии на правом берегу Дуная, римская пограничная крепость и стоянка дунайского флота, центр области Dacia Riponsia, локализуется на месте современного селения Арчер в Болгарии).
Феодосии послал консуляра Сенатора (консул 436 г.) в качестве посла к Аттиле. Он, даже нося имя посла, не решился прибыть к уннам сухим путем, а отплыл к Понту и городу Одессу (Варна, Болгария), в котором пребывал и высланный ранее военачальник Теодул (имя типа Федул).
После битвы римлян с уннами при Херсонесе ( 447 г. на Херсонесе Фракийском) был заключен мирный договор при посредстве посла Анатолия (консул 440 г. ; отмечен в Not. Dign. с 438г. в качестве magister utriusque mlitiae per Orientem, с 446 г. находился в Константинополе в качестве "патриция" и magister militum praesentalis; дважды возглавлял посольство к Аттиле).
Они помирились на том, чтобы уннам были выданы беглецы и дано было шесть тысяч литр золота согласно прежним условиям;
ежегодная дань была установлена в две тысячи сто литр золота;
за каждого римского военнопленного, бежавшего и перешедшего без выкупа в свою землю, должно быть выдаваемо по оценке двенадцать золотых, а в случае неуплаты принявшие беглеца обязаны выдавать его;
римляне не должны принимать ни одного варвара, бежавшего к ним.
Римляне притворялись, что добровольно заключают такой договор; но на деле они, благодаря необходимости и отчаянному страху, который обуял их начальников, стремились к заключению мира и готовы были принять всякое, даже самое тягостное требование; поэтому они согласились на условия дани, весьма для них тяжкие, так как их доходы и царские сокровища были растрачены не на дело, а на бесцельные зрелища, безрассудную пышность, распущенные удовольствия и другие расходы, которых ни один благоразумный человек не выдержал бы даже при благоприятных обстоятельствах, не говоря уже о тех, кто пренебрегал оружием.
Поэтому они повиновались требованиям дани не только со стороны скифов, но и прочих варваров, живших на границах римских областей ...
Когда евнух Хрисафий (при дворе Феодосия II, прозванный Tzuma, титуловался primicerius sacri cubiculi, а позднее spatharius; оказывал большое влияние на государственные дела явно в пользу Аспаров) уговорил Эдекона убить Аттилу ( 448 г.; Эдекон — считается готом, бывший телохранитель Аттилы; послан для переговоров в Константинополь, как бы согласился по наущению Хрисафия убить Аттилу, но затем изменил в предал заговор гласности), император Феодосии и магистр Марпиалий (Flavius Areobindus Martialis был в 448 г. magister officiorum ) на совещании о предстоящих делах решили отправить послами к Аттиле не только Бигилу, но и Максимина (приближенный императора) с тем, чтобы Бигила, под видом исполнения должности переводчика, делал все, что прикажет ему Эдекон, и Максимин, ничего не знавший об их замысле, передал письмо императора.
И здесь наступает время Онегесия [влиятельного придворного Аттилы, брата Скотты, посла гуннов в Константинополе в 447 г.]. С точки зрения властей Византии он признается наиболее достойной для переговоров с империей фигурой.
Относительно посылаемых лиц в письме Аттиле было написано, что Бигила — переводчик, а Максимин выше Бигилы по достоинству, из знатного рода и очень близок к императору; затем император писал, что не следует Аттиле, нарушая перемирие, высаживаться на римскую землю; «а беглецов, сверх выданных уже, и отправил к тебе семнадцать, так как других нет».
Таково было содержание письма; кроме того Максимину было приказано сказать на словах Аттиле, что не следует ему требовать, чтобы к нему приходили послы высшего достоинства, так как это не делалось ни при его предках, ни при других владетелях Скифии, а бывали послами первый попавшийся солдат или вестник; (а вот) что для разрешения недоразумений следовало послать к римлянам Онегесия , так как Аттиле неприлично было бы после опустошения Сердики (на месте современной болгарской столицы Софии; фракийское наименование— Triaditza ) прибыть в нее с лицом консульского звания. Максимин просьбами убедил меня (Приска) сопутствовать ему в этом посольстве.
С учетом современных реалий путь Приска был примерно следующим.
И вот мы, совершая путь вместе с варварами, приезжаем в Сердику, отстоящую от Константинополя на тринадцать дней пути для хорошего пешехода. Остановившись здесь, мы сочли приличным пригласить на обед Эдекона с сопровождавшими его варварами. Купив у туземцев овец и быков и зарезав их, мы приготовили обед. Когда во время пира варвары стали восхвалять Аттилу, а мы — императора, Бигила сказал, что несправедливо сравнивать бога с человеком, разумея под человеком Аттилу, а под богом — Феодосия. Унны обиделись на это и, понемногу разгорячась, стали сердиться. Мы перевели разговор на другой предмет и старались любезностью смягчить их гнев. Когда мы встали после обеда, Максимин почтил Эдекона и Ореста (приближенный Аттилы и его секретарь, по прозванию "римлянин", житель Пеонии (Паннонин) на реке савве; вероятный отец последнего римского императора Ромула Августула – Августенка) подарками, именно шелковыми одеждами и индийскими камнями.
Орест, выждав удаления Эдекона, говорит Максимину, что он человек умный и прекрасный, так как не пренебрег им подобно царедворцам; ибо они без него приглашали Эдекона на обед и оказывали почет дарами. Так как его речь показалась нам ничего не знавшим, неясной и мы спросили, каким образом и когда именно он был обижен, а Эдекон почтен, он вышел без всякого ответа.
На следующий день мы дорогой сообщили Бигиле, что нам сказал Орест. Бuгилa отвечал, что Орест не должен обижаться, не получая одинаковых с Эдеконом почестей, так как он только прислужник и писец Аттилы, а Эдекон как известный храбрец на войне и природный унн, многим превышает Ореста.
Сказав это и переговорив наедине с Эдеконом, он позже говорил нам, вправду или притворно, что передал ему наш разговор и едва успокоил его, так как он пришел в гнев от сказанного.
Прибыв в Наисс, мы нашли этот город лишенным населения, так как он был разрушен неприятелями; лишь в священных обителях оставалось несколько одержимых болезнями. Мы остановились немного выше реки на чистом .месте, так как весь берег был покрыт костями убитых на войне.
На следующий день мы прибыли к Агинтею, предводителю расположенных в Иллирии войск (magister militum per Illyricum), находившемуся недалеко от Наисса, с тем, чтобы сообщить ему распоряжения императора и взять беглецов: он должен был передать пятерых из семнадцати, о которых было написано Аттиле.
Мы переговорили с ним и упросили передать, уннам пятерых беглецов; он обласкал их и отпустил с нами.
Переночевав и от пределов Наисса направив путь к реке Истру, мы вступили в узкую долину, имевшую много поворотов, извилин и обходов; здесь на рассвете, когда мы думали, что идем к западу, восход солнца оказался пробив нас, так что незнакомые с положением долины закричали от удивления как будто бы солнце шло по обратному пути и представляло явление противное естественному. На самом же деле вследствие извилин местности эта часть дороги была обращена к востоку. После трудной дороги мы вышли в болотистую равнину.
Варвары-перевозчики приняли нас и перевезли через реку [т. е, Истр] на челноках-однодеревках, которые они изготовляют сами, срубая деревья и выдалбливая их. Они приготовились не ради нас, а уже раньше перевезли толпу варваров, которая встретилась нам по дороге, так как Аттила хотел перейти на римскую землю под предлогом охоты. Это было для царственного скифа приготовлением к войне под тем предлогом, что не все беглецы были ему выданы.
Челны-однодеревки (моноксилы) признавались и чертой флота раннесредневековой Руси.
Переправившись через Истр и пройдя с варварами около семидесяти стадиев, мы принуждены были ждать в одной равнине, пока Эдекон со своими спутниками не возвестил Аттиле о нашем прибытии. Вместе с нами остановились и провожавшие нас варвары. В сумерки, когда мы сидели за ужином, послышался топот приближающихся к нам коней. Это прибыли два скифа с приказанием отправиться к Аттиле. Мы предложили им сначала поужинать с нами, и они, сойдя с лошадей, получили угощение, а на другой день показывали нам дорогу.
Перейдя Истр, посольство Максимина двигалось на северо-восток, в область, носящую название Малой Валахии (в Румынии), где и следует полагать местонахождение походного лагеря Аттилы (но не его столицы).
Когда мы в девятом часу дня (в три часа пополудни) прибыли к (походным) шатрам Аттилы, которых было у него очень много, и хотели поставить наши шатры на холме, случившиеся тут варвары не позволили этого, так как шатер самого Аттилы стоял в низине. Когда мы остановились, где указали скифы, к нам пришли Эдекон, Орест, Скотта и другие знатные у них лица с вопросом, с какой целью явилось наше посольство.
Пока мы удивлялись этому странному вопросу и переглядывались друг с другом, они продолжали настаивать на ответе. Наконец, мы сказали, что император приказал объяснить эту цель Аттиле, а не другим; тогда Скотта с сердцем отвечал, что таково приказание их повелителя, — ибо они не пришли бы к нам ради своего любопытства.
Мы отвечали, что нет такого обычая относительно послов, чтобы они, не представившись лично тем, к кому посланы, посредством других лиц были допрашиваемы о цели посольства, и что это не безызвестно и самим скифам, часто посылавшим посольства к императору; что мы должны получить равное тому, что получали скифы у нас и иначе не скажем цели нашего посольства.
Тогда они уехали к Аттиле, но затем вернулись без Эдекона и сообщили нам все, из-за чего мы были посланы, приказывая при этом как можно скорее удалиться, если мы не имеем сказать ничего другого. Этими словами мы были приведены в большее еще недоумение, каким образом стало известно принятое втайне решение императора; мы признали, однако, полезным ничего не отвечать насчет цели посольства, если не добьемся приема у Аттилы; поэтому мы сказали, что было ли целью нашего посольства сказанное скифам, или что-либо другое — об этом должен узнать их повелитель и что мы не будем разговаривать об этом с другими. Тогда они приказали нам тотчас удалиться.
Во время приготовлений к пути Бигила стал бранить нас за ответ, говоря, что лучше быть уличенными во лжи, нежели удалиться ни с чем. «Если бы мне удалось поговорить с Аттилой,— сказал он,— то я легко убедил бы его прекратить вражду с римлянами, так как я подружился с ним во время посольства при Анатолии».
Поэтому Эдекон к нему расположен и под видом посольства и речей, которые должны быть сказаны так или иначе, или истинно, или ложно, он найдет предлог переговорить относительно плана, принятого ими против Аттилы, и принести золото, в котором нуждался Эдекон, по его собственным словам, для раздачи подчиненным ему людям. Бигила не знал, что уже был предан Эдеконом.
Дело в том, что Эдекон, или коварно давший свое обещание, или испугавшийся, чтобы Орест не довел до сведения Аттилы то, что он сказал нам в Сердике после пира (когда он обвинял Эдекона в том, что он без него вел переговоры с царем и с евнухом),— донес Аттиле о составленном против него заговоре и о количестве золота, которое должны были выслать римляне, а также выяснил и цель нашего посольства.
Когда поклажа была уже навьючена на животных, и мы по необходимости хотели попытаться двинуться в путь в ночное время, пришли некоторые варвары и сказали, что Аттила приказал нам подождать ввиду ночного времени.
В ту самую деревню, из которой мы поднялись в путь, пришли какие-то люди с быком и с речными рыбами, присланными от Аттилы. Мы поужинали и легли спать.
С наступлением дня мы надеялись получить от варвара что-либо благосклонное и любезное; но он снова прислал тех самых людей с приказанием удалиться, если мы не имеем сказать кроме известного им. Мы, ничего не отвечая, стали готовиться в путь, хотя Бигила настоятельно советовал сказать, что у нас есть и другие заявления.
Видя Максимина в большом унынии, я взял Рустиция (римлянин, родом ив Мезии, побывавший в плену у гуннов ), знавшего варварский (скифский) язык и прибывшего с нами в Скифию (не в составе посольства, а по какому-то делу к Констанцию, родом италиоту, которого полководец западных римлян Аэций прислал к Аттиле в качестве секретаря) 50, и, придя к Скотте (так как Онегесия в то время не было), обратился к нему и через переводчика Рустиция сказал что он получит от Максимина множество даров, если выхлопочет ему аудиенцию у Аттилы, так как его посольство будет полезно не только римлянам и уннам, но и Онегесию, который хочет итти к самому императору для разъяснения возникших между нашими народами недоразумений и по прибытии получит величайшие дары.
Источники: museummilitary.com, trinitas.ru, oldru.narod.ru