Мужик-то парень непромах был, а баба—то - дура не дура, а так захлеснувши маленько. И был у них сынок Афонюшка, кудреватая головушка... дитятко единое, кормленое, холеное. Матка с батькой не нагляделися, а пуще баба оммирает об сынушке...
А тут и приключись у нас неладное — кака-то хворь пошла. Животом схватит... покрутит, покрутит — и на погост тащи... Скрутило и Афонюшку. Вот баба убивалася... не пила, не ела... все по Афонюшке голосила. Уж мужику-то и тошнехонько пришло. От дела отбилась баба. Под окошком сидит, на погост-то глядит, неточным голосом воет — по сыночке причитает...
Билси, билси мужик — и пошел в город на заработки. А город-то, почитай, в другом царстве будет... этака глушина в нашем-то краю...
Осталася баба одная. Сидит, голосом плачет... А и идет солдат в полной амуницыи, а баба-то этаких-то еще и не видывала. Говорю, глушина у нас — не дай Господи...
Подошел этта солдат к окошку-то — воет баба не своим голосом, а и видать, што в голове у бабы заморозки... Просится солдат ночевать. Глянула баба — не видано, не слыхано этаких-то людей.
— Да ты кто же будешь-то? — спрашивает.— Откудова?
— Да я, бабушка, никонец, с тово свету выходец. На побывку иду, на завтра обратно лажу...
— Ох, жаланной ты мой! А у меня недавнечко сыночек помер... Не видал ли не слыхал ли ты чево?! Афонюшкой звать?!
— Видал, бабушка, видал, твой Афоня на небе боронит... Лошаденка-то худая... полосынька кривая... пенье да каменье, а где и кустечки.
— Ох, ты, батюшка мой!.. Поди изодравши, родимый... Дитятко ты мое роженое!
— Да еще как изодравши-то, бабушка! Рубаха беспоясая, одного рукава нетути, порты по колено... тово гляди — свалятся!!
— О горе, горе горькое, сынок ты мой, Афонюшка... и бос, и наг...
— Воском... боском, бабушка... по пенью-то, каменью-то... в крови резвы ноженьки...
— Ох, батюшка... Есть у меня конец-другой холста, на портички-то сынушку, да рубаха кумашна новехонька, ево же голубчика, да сапоги со скрипом были сложены, в кладовушке, висят... не снесешь ли голубчику?!
— А чево не снести, бабушка!.. Все снесем и поклончик скажем...
— Золотой ты мой!.. Так я же той минуточкой... Побежала баба в кладовушку добро собирать... Узел навязала, едва тащит.
— А кормят-то чем голубчика? Ен у меня грешневу кашу... во как охоч был.
— Хватила, бабушка: каши... да ешшо грешневой! А не хошь ли журавлиново яйца?..
— Да што ты, батюшка?.. А у меня гречи-то целой мешок стоит непочатой. Не захватишь ли? Я бы и котелочек дала... То ли под кустечком-то и сварили бы...
— Да не снести, бабушка... разве што на лошади...
— Дак сейчас я запрягу, золотой ты мой!.. У нас и телега-то новехонька, да и меринок-то молоденькой... Единым духом домчит...
Помог солдат. Телегу выкатили, добро уложили: гречи мешок, да горошку прибавила бабушка.
— Постой, еще рукавицы, да шапку-то.— Вынесла баба денег, шапку да рукавицы новы...
— Прощай, бабушка. Завтра ввечеру все будет у Афонюшки...
Тронул солдат меринка... покатилася телега новая... поминай как звали. А баба у окошка уселася... сидит, усмехается: «Ладно сыночка справила — и обула, и одела, голубчика... да и кашки поест сынушка».
А мужик-то в город пошел да и одумался: «А што, как с бабой-то неладное что приключится?..» Этта, жаланные вы мои, взад да домой. К избы-то подходит... а баба-то и сидит, ухмыляется...
— Што тако?!! Ты чево это, баба?!
— А я, батюшка, с радостью... Был седни никонец, с тово свету выходец, от Афонюшки весточку принес... Наш-то Афоня на том свете боронит... Лошаденка-то плохая... полосынька кривая... дитятко изодравши, оборвавши: рубаха без пояса, одного рукава нетути, порты по колено... тово и гляди свалятся... Так я послала холста два конца, рубаху кумашну, сапоги со скрипом, рукавицы новы, да шапку на русую головушку... А как дитятку журавлины яйца на прокорм дают, дак я мешок гречи... да котелок сунула, да горошку с мерочку... Завтра ввечеру все будет у Афонюшки.
Глядит мужик:
— Да как же-ж унести-то с эстолько-то?!
— Полно-ко, унести! да я, чать, в телегу новую меринка запрягла... единым духом домчит до сынушки...
Ахнул мужик.— Бить — добра не выбьешь... ругаться — толку нет...
— Ну, баба, прощай! Пойду по свету дурей тебя искать... найду — до смерти тебя кормить стану, не найду — со двора сгоню...
Повернулся мужик и пошел...
Долго ли, коротко ли — усадьба стоит. Дом барской, двор широкой... по двору свинья с поросятами ходит... у окна барыня сидит. Скучнехонько барыне... Муж в городе, ей делать нечево... Поглядел мужик на барыню... Стал свинье в пояс кланяться — шапку снял. Увидала это барыня, посылает горнишну:
— Поди спроси, чево мужик кланяется?
Пошла горнишна, мужика спрашиват:
— Чево ты тут поклоны бьешь?
— Да вот, матушка, ваша свинья пестра — моей сватье сестра... а сватьюшка дочку просватала — так на свадьбу зову с поросятами...
Видит барыня — хохочет горнишна, за живот хватаецца. Машет ручкой барыня — иди, мол, скорей, што такое?
— Да вот просит свинью на свадьбу и с поросятами...
Засмеялась барыня:
— Вот дурак... ха-ха-ха!!! Нарядить свинью в мое шелковое платье, поросят в чепчики... да запречь новую коляску... пущай люди посмеются...
Обрядили свинью с поросятами, лучше не надобно, посадили в новую коляску. Сел мужик за кучера, только его и видели... Развеселилась барыня — хохочет, не уймецца...
Воротился барин с города.
— Што так весело?!
— Ах, душенька, был тут мужиченко дурак... Свинье нашей кланялся, на свадьбу просил... Отпустила... и с поросятами... В шелково платье одела... поросят в чепчик...— В новой коляске и отправила...
Ахнул барин.
— Не мужик дурак, а ты дура!! Где теперь искать!! Куда хоть поехал-то?!
И тово барыня не видала.
Вскочил барин на коня, да в погоню, напал на след. Слышит мужик — догоняет его кто-то. Завернул в чащу, лошадей привязал — сам на дорогу... А тут стадечко паслось, блинов у коровушки сколь хошь напечено... Взял этта мужиченко этакой блинок, да своей шапкой и покрыл. Сидит, дожидаетси...
Скачет барин.
— Эй! ты! как тебя! — кричит.— Не видал ли мужика на паре в коляске и свинья у него еще с поросятами. Как бы догнать?!
— Догнать-то можно... да дорог-то много, заплутаешься.
— Не съездишь ли, братец, догнать надобно?..
— Нельзя мне, барин, птицу заморскую стерегу: упустишь — шкуру спустят...
— Да я постерегу...
— А как да упустишь, птицы цены нет... сживет меня барин со свету...
— Я тебе полтыщи дам, только догони...
— А не омманешь?! На посулы-то все легки да скоры...
— Экой ты какой!.. Вот и деньги... садись на мово коня да гони, а я тут посижу.
Взял мужик деньги, сел на коня — только ево и видели.
Сидит барин, мужикову шапку стережет. Солнышко за лес садиться стало. Нет мужика... А под шапкой не шевелится. Што за птица така? Поглядеть бы. Да вдруг упустишь?! Не вытерпел барин, сунул руку под шапку, да в коровий блин и угодил... Плюнул барин, догадался, што околпачил ево мужиченко. Поплелся домой... Целу банку духов у барыни извел,— все руку отмывал...
А мужик домой приехал... с добром на паре.
— Живи, жена... эво, слышь, сколь дураков на свете есть.
