Борьба с административными мельницами: как врач детской областной больницы отстаивает свои права на сносные условия работы

8.1K
10
Автор: Алина Щеглова
4 июля 2019 года, 08:45

В детской областной больнице критическая ситуация не только в ЛОР-отделении — острая нехватка кадров, операционных, оборудования, сотрудников лаборатории, невыполнение майских указов президента и лишение дополнительных дней оплачиваемого отпуска коснулись всех.

Свой взгляд на ситуацию представил бывший заведующий отделом травматологии Дмитрий Лобко. Он, как и хирург ЛОР-отделения Алексей Борискин, считает, что в основе конфликта — отсутствие взаимодействия и расхождение интересов с администрацией больницы.

— Гарантии и компенсации — это одно из направлений, когда расходятся интересы. Но кроме этого есть всё равно общее дело, есть общие задачи. Но вот эта связь начала теряться. Потому что с одной стороны — это ограниченные возможности по финансированию, стимулированию, то, что было в ведении администрации. С другой стороны — современная медицинская наука, то, как мы это видели и как наш опыт заставлял нас делать эту работу, — говорит Дмитрий Лобко.

Он пояснил, что его отделение оказывало высокотехнологичную медицинскую помощь, и это обеспечивало больнице значительный денежный приток. 

— Это работа в системе высокотехнологичной медицинской помощи, это дополнительные деньги — миллионы, десятки миллионов. При всём при том, что те же гарантии относительно отпусков и необходимости их сохранения, требовали несоизмеримо меньших затрат — на одно отделение порядка 100 тысяч рублей в год, — пояснил врач.

Числители и знаменатели

Оказание высокотехнологичной медпомощи лично для врача не несёт дополнительной выгоды: если по тарифу операция стоит 300 тысяч рублей, хирург за её выполнение получает меньше 3000 рублей. По мнению Дмитрия Лобко, всё крутится вокруг исполнения президентских майских указов. В детской больнице они не исполнялись даже при возрастающей нагрузке на медицинских работников, когда зарплатный фонд не увеличивается, а распределяется между меньшим количеством сотрудников.

— Это всё надо воспринимать как частное: есть числитель, есть знаменатель. Числитель увеличить мы не можем и не хотим, боимся даже прикасаться к этому, а вот знаменатель мы уменьшаем, в итоге получаем больше, — говорит доктор.

Ещё одной причиной возникшего конфликта врач назвал ситуацию с уголовным преследованием его коллеги. 

— Был повод для возбуждения дела по факту, всё в рамках закона. Но то, как это преподносилось, как были подключены политические силы и как на этой ситуации спекулировали, как проводилось расследование, с какими нарушениями проводилась экспертиза — всё это вызывало вопросы не только по компетенции, но даже о предвзятости, — рассказал Дмитрий Лобко. — Фактически мой коллега, а мы все были на грани свалиться в эту яму, оказался один на один со своими обвинениями. То есть все пошумели, позаверяли в своей солидарности, пообещали, что будут защищать вплоть до высших эшелонов, а потом, когда вся эта шелуха осела, доктор остался один на один с проблемой уголовного преследования и вменения ему в вину причинения вреда с двойной мотивировкой.

Он считал несправедливым, что врач оказался единственным виновником во всей ситуации, хотя сторон было несколько, поэтому по всей возможности пытался влиять на ситуацию, чтобы не пускать дело на самотёк.

— У нас медицина страховая. Застрахованный есть, пострадавший есть, а страховщика как будто нет. Следующее звено — больница, с которой страховщик заключает договор и контролирует её деятельность. Её тоже как бы нет. Остаётся конкретный доктор. Я пытался и принял ряд мер для того, чтобы это перестало быть проблемой одного доктора. Я настаивал на разборах ещё до получения результатов судебно-медицинской экспертизы, я участвовал в итоговом разборе, я выказывал претензии по тому, как была проведена экспертиза, — уточнил врач. — Потом Следственный комитет выдвинул обвинения против конкретного врача, они базировались на предположении, что доктор не выполнил клинические рекомендации по лечению.

По мнению доктора, рекомендации не обязательны к исполнению, а при более глубоком рассмотрении выяснилось, что они предполагали административное участие — принятие локального нормативного акта, процедуры контроля. На сегодняшний день стандарты применяются только к 17% случаев заболеваний. Это более весомый документ, чем клинические рекомендации, но даже он не требует обязательного исполнения.

— Один доктор не мог сделать всё то, несоблюдение чего вменялось ему в вину, — сказал врач-травматолог.

После выдвижения обвинений Дмитрий Лобко настоял на том, чтобы в детской больнице приняли локальный нормативный акт. Это тоже могло стать одной из причин конфликта, считает врач. Он пояснил, что согласно федеральному закону о техническом регулировании, стандарт лечения — это алгоритм для многократного добровольного исполнения. По этой логике неисполнение стандартов нельзя вменять в вину. 

— Возвращаясь к истории с гарантиями и компенсациями, я предполагал, что может всё закончиться взвинчиванием, тотальным нарушением прав, потому что мы всю постсоветскую историю претерпеваем такие изменения, когда нам чуть залезают в карман, потом ещё немного и смотрят, будем ли мы сопротивляться. На самом деле законодательно всё должно было быть неплохо, в 2014 году была принята одна законодательная инициатива. Суть была в том, чтобы ряд профессий, которым полагались дополнительные гарантии, отвязать от устаревшего списка и привязать их к оценке реальных вредных факторов на месте работы или производстве, — продолжает врач.

столько всего стерпели, стерпят и это

Внутри одной и той же профессии диапазон воздействия этой вредности был разным. Эта законодательная инициатива легла в основу каскада преобразований законодательства, которые начались с массового проведения спецоценки условий труда. 

— Но на местах она была воспринята, как я считаю, достаточно искажённо. Первым этапом было снижение минимума всех гарантий, то есть максимум не ограничивался: хоть весь год предоставляй отпуск сотруднику — закон это не запрещает, — подчеркнул бывший заведующий отделением. — Вопрос в том, что на местах это было воспринято так: раз деньги не зарабатываем, всё в упадке — давайте экономить на своих. Я это воспринял именно так, может я излишне предвзято отношусь ко всем этим историям. Но чем дальше живу, тем больше вижу, что история одна и та же. С работниками ничего не будет, они уже все осели, ко всему привыкли, увольняться не будут, столько всего терпели, стерпят и это.

По новому законодательству минимальные выплаты за вредность и ночные смены устанавливались значительно меньше. За вредность изначально было 20% надбавок, сделали 4%, за ночные при прежних 100% установили минимум в 20%.

— На том же федеральном уровне наряду с законом о спецоценке труда выходит закон, который определяет особенности переходного периода, когда проводится спецоценка, какие гарантии сохранять. Он говорит о том, что если условия труда не улучшились по факту проведения всех процедур, то есть остались, как были или ухудшились, то предыдущие гарантии трогать нельзя. Даже если они не соответствовали тем новым минимумам, которые приняты, — пояснил Дмитрий Лобко.

По мнению врача, в детской областной больнице до этого не проводилась спецоценка условий труда в принципе. На тот момент это называлось «аттестация рабочих мест», и её не делали. 

— У нас не с чем было сравнивать, хоть идеальные условия труда были, но нельзя констатировать, что они улучшились. То есть эту гарантию в виде размера дополнительного оплачиваемого отпуска трогать было нельзя. Потом была проведена спецоценка. Я видел, как её проводили: померили освещённость в кабинете и скорость движения воздуха или что-то такое. Всё, два человека прибегали, — пояснил доктор. — Я начал копать документы. Говорю: « Ребята, а биологический фактор, а микробная обсеменённость, а воздействие химических средств в операционной?» Начал копать подзаконные акты, приказы, методики оценки вредных факторов. Все методики остались старые, где-то несколько модификаций проводились, вносились изменения, но в целом, всё доброе российское постсоветское — ничего не рубили топором. Это, видимо, была чья-то воля оценить вот так, по минимуму.

На его взгляд, процедура была проведена нелигитимно, формально, но подписи экспертов были. При этом в состав комиссии обязательно входит руководитель учреждения, поэтому при оспаривании «шапка горит» не только на экспертах.

— Вредность на моём рабочем месте могла быть определена экспертной оценкой без проведения каких-либо измерений. То есть факторы, которые заявительным образом присутствуют, от них не избавишься, их не исключишь из рабочего процесса, и они определяют максимальное значение вредности. В моём случае даже приходить на моё рабочее место не надо было. Просто заявить, что у нас есть контакт с кровью или инфекционным агентом, то есть биологический фактор, — объяснил Дмитрий Лобко. — Второй момент: у нас проводятся наркозы, мы присутствуем в одном помещении, где вскрываются ампулы с наркотическими веществами. Этого достаточно для того, чтобы сформировать тот класс вредности, который в итоге сейчас к 2019 году мы всё-таки выдавили из всей этой ситуации, чтобы нам его присвоили в порядке трудовых споров.

вы и в коллективный трудовой договор заберётесь

Дмитрий Лобко был тем, кто первым написал протест, к которому потом присоединилась вся больница. Но возвращение прав оказалось длительным процессом, поэтому не все смогли дойти до конца. У самого врача споры заняли больше четырёх лет.

— Это отдельная история, как это всё делалось, потому что если появляется необходимость проводить внеочередную спецоценку или признать прошлую неправомочной, члены комиссии несут административную ответственность за нарушения. Мы условились с профсоюзом провести внеочередную спецоценку условий труда. Работодатель согласился оплатить её, чтобы не нести административную ответственность. Это было не публичное линчевание злодеев, это была определённым образом победа над работодателем, в ходе согласительных процедур мы приняли такой образ действий, — сказал травматолог.

Когда же врачи заявились с протестом, им представители администрации ответили, что все гарантии будут сохранены по коллективному трудовому договору.

— На что было здравомысленно заявить: «Господа администраторы, всё, что здесь — это уровень федеральных гарантий, всё, что локально — это локально». Я при свидетелях тогда представителю администрации сказал: «Не пройдёт и полгода, вы и в коллективный трудовой договор заберётесь». Так и произошло. Я не доверял заявлениям о сохранении гарантий, поэтому решил ситуацию со спецоценкой условий труда всё-таки дожимать, потому что мне как-то было бы спокойней. Я бы более застрахованным себя чувствовал, — шутит Дмитрий Лобко.

По словам врача, администрация действительно изменила коллективный трудовой договор. Для этого была собрана рабочая группа, в которой не было соблюдено равное количество участников со стороны администрации и сотрудников больницы.

— Представитель профсоюза превратно истолковал норму закона о представлении интересов всех работников. То есть, во-первых, нужно было делегировать эти интересы. У нас формально где-то проскочило, но это было не на общем собрании, нет никаких документов, это было узурпированное право. Комиссия приняла уродливую форму, то есть было принято решение, что не обязательно поровну всех должно быть: я могу один от всех — я почти все, — рассказал врач.

При этом дополнительный оплачиваемый отпуск не имел отношения к коллективному договору, его, как считает Дмитрий Лобко, превратили в рычаг давления.

— Рабочая группа, внеся изменения в трудовой договор, сформировала сначала уведомления, которые всем раздали, типа, «ребята, у нас меняются условия труда и, согласно статье 74 Трудового кодекса, мы в одностороннем порядке вас уведомляем, что ваши дополнительные отпуска — всё. Вы можете быть несогласны с происходящим, но вас никто не держит», — подчеркнул доктор. — Я снова начал копать документы. Оказывается, что у работодателя нет исключительного права в любой ситуации себя так вести. И эта ситуация никоим образом не подпадает под применение этой 74 статьи. О чём я тоже написал: «Ребята, пожалуйста, давайте поспорим, давайте созовём комиссию по трудовым спорам, меня ваши объяснения не устраивают».

Среди доводов к отмене дополнительного отпуска было внесение изменений в трудовой коллективный договор и факт самого проведения спецоценки, а не факт улучшения условий труда по результатам её проведения. Ответ на запрос Дмитрий Лобко получил в последний час работы 31 декабря.

— С 2018 года я должен был быть уже уволен, потому что я не подписал новый индивидуальный договор. Потом этот факт исказили таким образом, что раз не подписал, значит, согласился с новыми условиями труда — с урезанным отпуском. Я им говорю: «Хорошо, покажите мне мой трудовой договор, по которому я работаю, у меня есть старый трудовой договор, по которому у меня 14 дней дополнительного отпуска. Как вы регламентируете со мной трудовые отношения? На основании чего я продолжаю у вас работать?». Меня так и не уволили, настаивали на том, что я хоть и не подписал, но я согласился работать по новым условиям, — рассказал он.

Кроме того, Дмитрия Лобко понизили в должности, лишив статуса заведующего отделением. Формулировка приказа содержала слова «производственная необходимость». Сам врач связывает это с растущим конфликтом.

— Тогда напряжение по службе было очень существенным. Кадровый дефицит: ушли три человека. Доктор, который должен был прийти, а я так понимаю сейчас, ему было обещано моё место, и только этим его и завлекли, думая, что я или бодаться не буду или не рыпнусь никуда. В общем, загадали такую перестановку, — продолжает доктор.

36 часов в неделю

После выпуска приказа о снятии с должности заведующего Дмитрий Лобко обратился в трудовую инспекцию, так как его не уведомили заранее и не объяснили причины освобождения от должности. Ведомство вынесло предписание об отмене приказа, но администрация больницы оспорила его в суде.

— Я на нём [заседании суда] не присутствовал в силу ряда обстоятельств. Аргументация была та, что я подписал дополнительное соглашение о работе в должности уже не заведующего, это было истрактовано, как моё согласие. Сейчас будем оспаривать, — пояснил врач

Дмитрию Лобко удалось добиться, чтобы его рабочему месту и местам коллег присвоили класс вредности 3 с подклассом 3. Это делает законным сам факт предоставления дополнительно оплачиваемого отпуска и регламентирует количество часов в рабочей неделе.

— Все эти полтора года я собирал документы, параллельно по отпуску, сейчас решение суда вынесено в мою пользу. Может быть, мои работодатели будут подавать апелляцию, но я думаю, им будет очень сложно разбить мотивировки суда. Кроме того, там как раз выведено на вершину мотивировочного заключения, что именно спецоценка — венец комплекса мероприятий, который регламентирует всю работу. За её пределами работа становится неэффективной, опасной по своему воздействию, а в нашем случае опасна для пациента. Как можно навешивать на врача дополнительную нагрузку, когда есть результаты спецоценки условий труда, которые говорят: «36 часов в неделю, дальше уже опасно», — объясняет Дмитрий Лобко.

В пример доктор привёл, как устроена работа в Германии. Там хирург не может работать больше шести часов непрерывно, не имеет права, потому что увеличивается вероятность ошибки. 

— А у нас получается, мы работаем в день, пришли, поработали, а иной раз параллельно на двух работах, потом плавно всё это перетекает в дежурство вечернее и ночное, потом идёшь опять же в день работаешь. По 36 часов непрерывной работы плюс ещё по нескольким направлениям. Я так отработал 21 год. И меня при этом лишают одной недели какой-то плюгавенькой, — возмущается врач.

Для выполнения майских указов президента, со слов Дмитрия Лобко, в детской областной больнице санитарок переводят в уборщицы, сестёр-хозяек — в кастелянши. Снижается зарплата, отнимаются гарантии, зато в отчётах выросла «средняя по больнице». Младший медперсонал, выполняя ту же работу, в тех же условиях, выводится из числа медработников и лишается даже тех небольших привилегий. 

— Это искажённое исполнение указов. Не будь указов — не было бы этого процесса. Но кто виноват — тот, кто указ издаёт или тот, кто подгоняет статистику для выполнения указов? Причина в этом. К 2018 году эти указы должны были быть выполнены, но и с этими незаконными, как я считаю, действиями, сейчас даже рядом выполнения нет. В моём отделении сейчас пять врачей на два подразделения, ещё один совместитель. Ставок у нас 14. Дефицит кадров колоссальный. При том, что мы оказываем высокотехнологичную медицинскую помощь, мы ещё открыли дневной стационар. То есть это ещё как минимум полторы-две ставки к существующим 14, — сказал доктор.

В детской областной больнице только шесть врачей не подписали новые индивидуальные договоры с урезанным дополнительным отпуском. Четверых из них, которые работали в ЛОР-отделении, уже уволили.

Смотрите также

ЛОР-врач Алексей Борискин: У нас есть одна медицина в головах у администраторов, и есть другая — в реальности 24

Сегодня, 29 июня, у здания детской областной больницы собрались родители, обеспокоенные ситуацией с ЛОР-отделением. Также на встречу пришли врачи и заместитель министра здравоохранения Новгородской области Резеда Ломовцева.

От первого лица: что происходит в ЛОР-отделении детской областной больницы 29

В Новгородской области на всё ЛОР-отделение детской областной больницы остался только один врач-хирург. Второй специалист, который работает в поликлинике, сейчас находится в отпуске. В результате были отменены плановые операции, очередь на которые растянулась на полгода.

Ксения Сергеева об иске к «53 новостям»: Нельзя, чтобы государственные СМИ безнаказанно публиковали клевету 20

В Новгородском районном суде сегодня, 20 июня, прошло предварительное заседание по иску Оксаны Сергеевой против главного редактора сетевого издания «53 новости» Томаса Томмингаса. Поводом стала публикация в издании открытого письма общественной организации «Национально-освободительное движение», в котором Оксану Сергееву называют «сторонницей Киевской хунты» и спрашивают, «готова ли она убивать наших детей».

Комментарии